одна из песен ПотаниОн жил у железной дороги (сдал комнату друг-доброхот) И вдруг просыпался в тревоге, как в поезде, сбавившем ход. Окном незашторенно-голым квартира глядела во тьму. Полночный, озвученный гулом пейзаж открывался ему.
Окраины, чахлые липы, погасшие на ночь ларьки, Железные вздохи и скрипы, сырые густые гудки, И голос диспетчерши юной, красавицы наверняка, И медленный грохот чугунный тяжелого товарняка.
Там делалось тайное дело, царил чрезвычайный режим, Там что-то гремело, гудело, послушное планам чужим, В осенней томительной хмари катился и лязгал металл, И запах цемента и гари над мокрой платформой витал.
Но ярче других ощущений был явственный, родственный зов Огромных пустых помещений, пакгаузов, складов, цехов - И утлый уют неуюта, служебной каморки уют, Где спят, если будет минута, и чай обжигающий пьют.
А дальше - провалы, пролеты, разъезды, пути, фонари, Ночные пространства, пустоты, и пустоши, и пустыри, Гремящих мостов коромысла, размазанных окон тире - Все это исполнено смысла и занято в тайной игре.
И он в предрассветном ознобе не мог не почувствовать вдруг В своей одинокой хрущобе, которую сдал ему друг, За темной тревогой, что бродит по городу, через дворы, - Покоя, который исходит от этой неясной игры.
Спокойнее спать, если кто-то до света не ведает сна, И рядом творится работа, незримому подчинена, И чем ее смысл непостижней, тем глубже предутренний сон, Покуда на станции ближней к вагону цепляют вагон.
И он засыпал на рассвете под скрип, перестуки, гудки, Как спят одинокие дети и брошенные старики - В надежде, что все не напрасно и тайная воля мудра, В объятьях чужого пространства, где длится чужая игра.